Ахмед Сосиевич Куштов родился в 1936 году. Больше полувека он посвятил главному делу жизни — врачеванию. Общественно-политический деятель. Хирург-онколог общей практики. Более пятнадцати лет являлся главным онкологом Чечено-Ингушетии. Преподаватель клинической генетики и клинической иммунологии на лечебном факультете Ингушского госуниверситета. Почетный консультант по общей онкологии, генетики, иммунологии и геронтологии. Автор более 10 научных работ и методических рекомендаций. Отличник здравоохранения РФ. Заслуженный врач РФ и Республики Ингушетия. Кавалер ордена «За заслуги».
— Ахмед Сосиевич, когда в далекой юности стал вопрос выбора будущей профессии, Вы долго думали стать горным инженером, как того хотел старший брат или быть врачом, чего так сильно желал Ваш отец. Что стало решающим в этом выборе?
— Решающими стали слова моей матери, которая сказала мне: «Я прокляну тебя как сына, если не выполнишь последнюю волю отца!» Дело в том, что к концу жизни отец много болел, сказывались последствия высылки. И он всегда говорил мне, что чувствует себя намного лучше, если я нахожусь рядом с ним. С нетерпением ждал моего возвращения из школы. Уроки я, как правило, делал, сидя рядом с ним.Так продолжалось последние девять месяцев его жизни.
— А правда, что и сам он занимался целительством?
— Вы знаете, у меня и бабушка по материнской линии лечила людей, занималась народной медициной. И отец кое-что умел. Мы с ним часто собирали целебные травы по весне. И в какой-то момент у него появилась навязчивая идея, что у меня есть дар врачевания и я обязательно должен стать врачом. Так и решилась моя дальнейшая судьба. Начал учебу в Казахстане, а закончил ее уже в Орджоникидзе, после возвращения из ссылки.
— 8 августа 1962 года важная дата в Вашей жизни – начало трудовой деятельности. В поликлинику селения Насыр-Корт Вы, наверное, приехали по распределению?
— С главным врачом поликлиники Тамерланом Горчхановым я уже был знаком, учились вместе. Через неделю после моего принятия на работу ко мне подошел Магомед Добриев, заведующий поликлиникой и говорит мне: «Ахмед, меня переводят на должность главврача в Арамхи. Можно я у тебя в кабинете оставлю печать и штамп поликлиники?» И был таков. Время идет, а нового заведующего все нет и нет. Я спрашиваю у главврача: «А кто у нас заведующий в поликлинике?» Он вопросом на вопрос: «А у кого печать и штамп?» Я отвечаю: «У меня». «Ну, значит ты и есть заведующий». Так я стал заведующим поликлиникой. Проработал там три года и каждый день принимал по 40-50 человек в день.
— Вы решили расширить свои познания в медицине и выбрали для этого онкологию. Неужели уже в середине 60-х годов онкология давала о себе знать?
— Тогда это была тайна покрытая мраком. Считалась неизлечимой болезнью. Почти всегда диагноз «онкология» равнялся приговору к смерти. Министр здравоохранения лично направил меня в Ленинградский институт усовершенствования врачей на кафедру онкологии. Там учился два года. За это время выучил два языка – английский и немецкий. Выиграл три серьезные схватки по диагностике с практическими врачами.
— А предложений остаться не поступало, как хорошему специалисту?
— Когда я закончил ординатуру мне предложили остаться на кафедре, пообещали помочь с жильем и пропиской. Спросил разрешения сделать один звонок матери. Она была категорически против, и я приехал домой. Почти сразу же устроился на работу в Грозном. Проработал там 28 лет. В 79-м году меня сделали главным онкологом республики. Рос по партийной линии.
— Но до всего этого были события осени 1972 года..?
— Да, небезызвестное письмо «О судьбе ингушского народа». Я оказался в группе моих старших коллег и настоящих друзей – Джабраила Картоева, Идриса Базоркина, Султана Плиева, Ахмеда Газдиева, Абдул-Гамида Измайлова. Это были истинные патриоты своего народа. Люди, которым была небезразлична судьба ингушей. Которые не побоялись пойти против системы.
— Вы тогда были намного моложе их. Что вас сближало?
— Искренняя боль за судьбу своего народа. В тот период я взял на себя доставку уже написанного письма в Москву. Это тоже была задача не из легких. И небезопасная. Поначалу эту миссию возложили на Абдул-Гамида Измайлова. Но незадолго до вылета в Москву он погиб при загадочных обстоятельствах.
— Вы осознавали тогда, насколько это опасно?
— Решение нужно было принимать быстро, счет шел буквально на дни. Мы чувствовали, что за нами идет слежка, промедление могло сорвать саму миссию. Дома обстановка у меня тоже была безрадостной. Прошло немного времени с рождения моего второго сына. Мы узнали, что родился он слепым. Слепым был и старший мальчик. Жена пребывала в жуткой депрессии. Она понимала, что я могу и не вернуться из этой поездки. Я снял со сберкнижки последние деньги – 400 рублей и отправился в дорогу. Конечно, чтобы доехать до места назначения мне пришлось применить большую смекалку. На протяжении всего пути я чувствовал «сопровождение», а в конце пути и в лицо уже знал своих «попутчиков».
— Целый детективный роман получается, с преследованием, слежкой и опасностями. Но, в конце концов, письмо было доставлено?
— Да. В архиве документов тех лет это хранится как письмо «О судьбе ингушского народа», доставленное 18 ноября 1972 года Ахмедом Куштовым.
— Как сложилась судьба Ваших мальчиков?
— С большим трудом я устроил их в специальную школу для слепых в Москве. Все двенадцать лет четыре раза в год привозил их домой на каникулы. Младший сын закончил школу массажистов в Пятигорске. А старший окончил обычный Университет культуры в г.Химки — отделение вокала и аккордеона. По специальности работать не получилось, у него обострились проблемы со здоровьем. Но оба живут в Москве, у каждого своя квартира. Младший зарабатывает массажем. Женат, у него уже трое детей.
— В своей автобиографии Вы утверждаете, что до специального обследования можете поставить диагноз с точностью до 80-85%. А что Вы чувствуете, когда Ваш диагноз не подтверждается?
— Конечно, неприятно. Но я очень люблю эти случаи. Это становится для меня уроком, мобилизует еще больше, заставляет работать над собой и искать причину ошибки. Я человек с соревновательным духом.
— И ничего, что все вокруг обсуждают Ваш «прокол», а кто-то даже злорадствует?
— Я за то, чтобы мои ошибки выносили на всеобщее обсуждение. Пусть меня «побьют», укажут на мою несостоятельность. Если я прав, я это докажу. Если нет, этот общественный суд поможет мне возродиться и продолжить работать над собой. Я за критику. Человек несовершенен, а жизнь – это постоянный поиск.
— Как Вы считаете, нужно говорить пациенту о степени его заболевания или лучше оставить в неведении?
— Еще в 1979-м году в своей научной статье я писал, что подход должен быть индивидуальным.
— А Вы сами разве не всем говорите? Вы же знаете, у Вас репутация врача, который без разбора всем больным говорит о его состоянии и стадии заболевания…
— Иногда, когда я вижу, что пациенту осталось жить немного, я сообщаю об этом ближайшему родственнику. А потом срабатывает «сарафанное радио», это наш национальный недостаток. Я делаю это исключительно из гуманных соображений.
— Разве гуманно говорить больному или его близким, что надежды на выздоровление нет?
— Вы поймите, лечение онкологии — занятие дорогостоящее. Сюда входят транспортировка больного, обследования, сверхдорогие лекарства. К сожалению, немало недобросовестных клиник, которые просто качают деньги из больных. Когда я понимаю, что траты бесполезны, говорю родственникам везти домой и дать спокойно дожить остаток дней. Именно эти мои слова и становятся причиной того, что меня называют бездушным, черствым.
— А кому Вы сообщаете Ваш вердикт – пациенту или родственникам?
— Бывает так, что о серьезности ситуации лучше сказать самому больному, нежели его детям. А иногда видишь, что такую страшную правду не вынесет больной и ему лучше остаться в неведении.
— Но, наверное, ни те, ни другие спасибо Вам за это не говорят..?
— У меня был такой случай. Приезжает ко мне молодой мужчина. У его отца рак легкого. Старик очень хочет, чтобы его вывезли за пределы республики, провели качественное лечение. Но у сына таких финансовых возможностей нет. Хотя отца любит и готов сделать ради него всё. Приехал со мной посоветоваться, есть смысл влезать в долги и вывозить отца? Это был мой больной, и я знал, что старику осталось жить немного. Я вместе с сыном поехал к старику, объяснил ему ситуацию.
— Вы сказали старому больному человеку о том, что он умирает?
— Да, я сказал ему: «У тебя семь маленьких внуков. Чтобы вывезти тебя на лечение твоему сыну надо продать дом, в котором вы живете. А твоя болезнь оставила тебе времени на этой земле 4-5 месяцев. У тебя рак легкого. Врачи здесь бессильны. Ты хочешь оставить семью сына на улице, зная, что болезнь неизлечима?»
— Жестко. И что он Вам ответил?
— Дело в том, что у сына язык не поворачивался сказать отцу, чем именно тот болен. Как любой нормальный сын, он любил своего отца. Но был в безвыходной финансовой ситуации. Старик возмутился. Мол, почему сразу не сказали? Столько времени потерял. А так, уже давно начал бы готовиться к смерти, закончил бы все свои дела и распоряжения… Бывают и такие ситуации. Всё очень индивидуально.
— Ахмед Сосиевич, Вы столько лет на «ты» с этой страшной болезнью современности. Скажите, что нужно сделать для того, чтобы детям не приходилось продавать дома, родителям ходить по благотворительным фондам в поисках денег для спасения детей?
— Чтобы до всего этого не доходило, хочу всех призвать: пожалуйста, берегите свое здоровье, ведь это — великий дар Всевышнего. Только заболев, мы начинаем ценить этот дар. Ходите почаще на обследования, участвуйте в диспансеризации. Сегодня рак излечим. Главное, выявить его на начальной стадии. И будьте все здоровы!
Ната Ужахова
«Сердало» № 51-52